Мы все совершаем ошибки. В какой-то момент мы можем связать свою жизнь не с теми людьми, и такие ошибки могут обойтись не просто дорого, а фатально дорого. Анастасия Милкова из Колорадо была убита собственным мужем (уже почти бывшим мужем) на глазах у маленьких детей, после чего мужчина покончил с собой. Случилось это в сентябре 2022 года. На связи с нашей редакцией Марина и Ксения Кузнецовы из Санкт-Петербурга – мама и сестра погибшей Анастасии, и Саша Филипс из Пенсильвании, знакомая Анастасии и адвокат по профессии.

– Спасибо, что нашли силы пообщаться после того, что случилось. Могли ли вы вообще подозревать, что Анастасия находилась в опасности?

– В последнее время Настя жаловалась, что Алексей грозился убить её и покончить жизнь самоубийством. Но как-то всерьёз это не воспринималось. Мало ли какие глупые вещи мы говорим в жизни? В то же время мы пытались ей объяснить, что надо как-то подумать про безопасность: мало ли, что человек замышляет? Но, честно говоря, не верилось до последнего. У нас с ней были хорошие отношения, мы в курсе всего её развода, её ухода из дома Алексея, как она нашла работу. Когда она ушла от него, она взяла в ипотеку квартиру в Денвере, чтобы жить отдельно с дочками. Мы радовались вместе. Даже новоселье как бы отмечали с ней по интернету, полы и кухню помогали выбирать. Такие бытовые женские радости. То есть она готовилась начать полностью новую жизнь, была в шаге от этого.

– А в чём именно заключался их конфликт? У него были какие-то претензии к ней или физическое насилие?

– Бить он её не бил (во всяком случае, мы о таком не слышали). Он был педагог по образованию, то есть хорошо знал психику человека и умел надавить словом очень жёстко. Обвинить, навязать чувство вины. При этом в последнее время абсолютно не давал Насте денег, и какие-то такие бытовые вопросы, вплоть до покупки зубной щётки, стали большой проблемой. То есть это больше моральное насилие. Стало настолько тяжело, что она решилась уйти после достаточно долгого брака, причём она ушла будучи беременной вторым ребёнком. Они хотели помириться – ну мало ли, молодые ругаются, всякое бывают. Тем более, что я как мать постоянно настаивала, что Насте надо с мужем мириться, как-то пытаться находить компромисс. Она пыталась, но так они общий язык и не нашли, к сожалению. Конфликт перешёл вот в такой ужас.

– Было ли время, когда Анастасия была счастлива с этим человеком?

– Да, они вначале поженились по любви. Она даже не знала, что он обеспеченный человек. Он сказал ей это уже практически перед браком, когда стали подавать заявление. До этого она думала, что он обычный, учится в высшем учебном заведении, пытается какую-то диссертацию писать. Они познакомились в Москве и долгий путь проходили вместе. Настя в него влюбилась, он ей действительно понравился, он был её типаж, и она сразу его полюбила. До последнего, даже при разводе она пыталась его любить и пыталась наладить с ним отношения. Она была очень терпеливой. Даже слишком терпеливой иногда, можно сказать. Прощала многие вещи.

– Алексей был видным учёным в области нефтехимии, серьёзным и уважаемым человеком. Почему он не мог по-человечески отпустить жену?

– Можно только предполагать, конечно. Наверное, это было какое-то больное самолюбие: вот я такой знаменитый, а какая-то, простите меня, простая девчонка меня бросает. Мужское самолюбие было очень сильно задето. Это иногда называют гордыней: как это так – весь мир, можно сказать, передо мной, а тут простая девчонка, не хочу и всё. И тогда он затеял все эти тяжбы, борьбу за детей, уголовные дела... Развод всегда, в любом случае, – это тяжёлое испытание для всех.

– Если судить по соцсетям, у них было не просто испытание, а какой-то ужас. У них на двоих было семь адвокатов, и даже повидавшие много юристы были в шоке от того, что происходило.

– Да, действительно, половина зарплаты у неё уходила на адвокатов, чтобы как-то побыстрее этот процесс решить, разойтись как-то мирно. Алексей хотел отобрать детей (это уже в конце развода было), лил на неё грязь. Мы, конечно, тогда очень удивились, потому что от Алексея мы этого точно не ожидали, ну никак. Мы его лично знали, общались, он в гости приезжал, это был интеллигентный нормальный человек. А тут такая грязь полилась – будто бы она детей истязает и так далее. На него это не похоже было никак. Такое впечатление, что это был уже кто-то другой.

– И конце концов это привело к совершенно трагическому финалу: он убил Анастасию, всадил несколько пуль, а последнюю пулю всадил в себя. И всё это, можно сказать, на глазах у детей.

– Да, на глазах, в буквальном смысле. Мы читали отчёт. Читать было невероятно сложно, это до сих пор трудно, хочется плакать. Восемь пуль. Конечно, если можно так сказать, я рада хотя бы, что она умерла не мучаясь, что не осознала это. Потому что это реально страшно. А вот дети всё видели. Согласно полицейскому отчёту, они убежали через окно. Старшей девочке 6 лет, и она повела себя просто мужественно, для ребёнка это вообще подвиг. Они видели трупы, видели маму и папу развороченных – представляете, какая-то страшная картина? Даже для взрослого человека увидеть труп на улице страшно, а тут дети и их собственные родители. Как детская психика выдержала всё это?

Они добежали до соседей, кричали «помогите»... Сосед им помог, приютил их и вызвал полицию, сделал всё что нужно было. Мы хотели бы выразить ему большую благодарность и вообще благодарность всем людям, которые поддержали детей. Это картина жуткая, даже для постороннего человека. Сейчас они находятся в безопасности. И мы, конечно, пытаемся забрать их к себе, потому что мы считаем, что мы всё-таки будем больше любить девочек, чем все остальные.

– Тогда вопрос к Саше: я понимаю, что сейчас не всё можно разглашать в связи с судебным разбирательством по поводу опеки над детьми. Но хотя бы какие варианты возможны?

– О вариантах сейчас сложно говорить. Я не являюсь адвокатом в этом конкретном деле, но в общем и целом такие процессы по опекунству очень сложные, очень долгие и очень эмоциональные. Если вы представите себе бракоразводный процесс, особенно тот, который описывала Анастасия, то в целом все на эмоциях, всем очень сложно принимать решение, сложно договариваться. И процесс по опекунству ничем от этого не отличается. Но мне кажется, что у Ксении и Марины приоритет правильный. Их приоритет – это интересы девочек, их будущее, именно то, как им будет лучше, где им будет лучше и кто о них будет лучше заботиться. Безусловно, хотелось бы лучшего для этих детей.

– И именно вы были тем человеком, кто сообщил семье о случившемся?

– Да, к сожалению, потому что на самом деле существуют официальные каналы, по которым люди должны узнавать о гибели детей, близких. Это всё должно происходить официально. Почему в этом случае такого не произошло, я до сих пор не знаю. Мы сами узнали о смерти Анастасии не сразу – я имею в виду группу её друзей. Мы узнали где-то на второй-третий день, кто-то написал в фейсбуке, что ищет Анастасию и просит её позвонить. И тут же забеспокоилась группа девочек, которые постоянно общались с Анастасией, у которых была переписка с ней. Она не выходила на связь. Мы стали выяснять, что произошло, связались с её коллегами, и те переслали нам ссылку на новости. Кажется, это была какая-то публикация в денверской газете, где было написано про убийство. После этого мы начали искать контакты Марины и Ксении, и я взяла на себя этот звонок. Это было, пожалуй, самое сложное, что я делала в своей жизни.

Марина: Мы вначале даже не поверили. Подумали, что это какая-то злая шутка, интернет-розыгрыш. Потом уже остатками разума поняли, что такими вещами не шутят. Если бы не девочки, мы бы даже не знали ничего, искали бы её, причём это трудно из сделать из другого государства. При этом с Настей мы постоянно общались, Ксения занималась в России некоторые её документами, и когда получила один документ и написала ей, она не ответила. У нас уже тогда началась паника, вдруг что-то случилось. Потому что она всегда отвечала, например, вечером перезвоню, занята. Ну всё нормально, значит, вечером перезвонит...

– Где похоронена Анастасия? Помогла ли вам кампания по сбору средств на GoFundMe, которая была организована?

– Конечно, если бы не это, мы бы вообще не знали, что нам делать! Люди нам очень помогли и с кремацией, и с доставкой, и с юридическими делами. Мы всем им невероятно благодарны. На эти пожертвования, в принципе, мы хотим помочь Насте это дело доделать –попробовать забрать детей. У неё было два года этих мытарств. Всё-таки какая-то справедливость, надеемся, должна победить.

Настя у нас так и не похоронена, только кремирована. И дело тут не в деньгах. Мы съездили на кладбище, нашли место. Но понимаете, по русской православной традиции, когда человека хоронишь, говоришь «покойся с миром». И мы, не сговаривались, поняли, что мы не можем ей это сказать: ну какая мать может покоиться с миром, когда её дети непонятно в каком состоянии? То есть мы для себя решили, что только по окончании суда похороним Настю. Девочки не будут присутствовать при этом, им не надо лишней травмы. Но мы уже сами её тогда сможем отпустить с миром. А пока просто не получается морально, духовно. Прах её дома, в иконках стоит.

– Как вы живёте со всем этим? Каково это, когда один человек сломал жизнь целой семьи, и даже не одной?

– Тяжело, очень тяжело. Слёзы до сих пор бывают, истерики бывают. Трудно. Это невозможно принять.

– Вы верите, что это могла быть судьба?

– Если это судьба, то какая-то, простите, жестокая. Роковая.

– Саша, вы состоите в руководстве фонда, помогающего семьям убитых девушек. Я ознакомилась с несколькими историями, и невозможно поверить, что это реальность. Как вообще после такого жить близким?

– Жить после такого очень сложно. Домашнее насилие вообще касается не только жертвы, оно рушит семьи в геометрической прогрессии, просто как волны расходятся от эпицентра. Страдают и дети – конечно, если дети остаются живы. Во многих историях домашнего насилия дети, к сожалению, погибают тоже, а если остаются живы, то это травма на всю жизнь. То же самое с родственниками, близкими родственниками, друзьями: это огромная трагедия, и люди после этого пытаются как-то задать себе вопрос – а что можно было сделать по-другому? Как можно было это предотвратить? Как можно было что-то поменять? И вот как раз наш фонд Alina's Light – это та самая организация, которая пытается помочь семьям выжить и пережить это огромное горе. И каким-то образом помочь с проблемами, которые остаются после случившегося – с детьми, ещё с чем-то.

– Обычно девушки плачут, когда от них уходят мужчины. Но получается, надо радоваться, что он ушёл сам и не преследует тебя?

– Честно говоря, это лучший вариант, когда он ушёл сам и когда не дошло до такого ужаса. Пусть он забирает всё, что считает нужным. Это самый спокойный вариант. Но проблема в том, что абьюзеры сами, к сожалению, не уходят. И даже когда жертвы пытаются переступить, они цепляются и прилагают любые усилия, в том числе устраивают манипуляции с детьми, с деньгами, с судебными системами. Они продолжают тиранить своих жертв и не отпускать их до последнего момента.

– Получается, что мужчина больше не защитник, а угроза для женщины? То есть в наши дни основное требование к мужчине фактически одно: чтобы не был абьюзером?

– Да, надо смотреть, замечать какие-то мелкие детали. Как он себя ведёт со своей мамой, с сестрой, с другими женщинами. Если он хотя бы в автобусе толкнул чужую женщину, значит, следующей будешь ты. Хотя именно у Алексея таких предпосылок не было вообще.

Саша: Этот человек был учёным, известным в обществе с хорошей стороны. Поэтому хотелось бы предостеречь: абьюзер – это не какой-то стереотипный алкоголик в разорванной рубашке, которых валялся в канаве, пришёл и бьёт жену. Это могут быть и учёные, и бизнесмены, и кто угодно. К сожалению, понять изначально бывает сложно во время конфетно-букетного периода, когда он ведёт себя очень благообразно. И, главное, если что-то не нравится, что-то не устраивает, начинается какое-то неадекватное поведение, то не надо бояться искать помощь. Есть очень много организаций, фондов, шелтеров, адвокатов, которые работают бесплатно. Вам помогут, вас защитят. Самый опасный момент, когда женщина, уходящая от абьюзера, наиболее уязвима – это момент её ухода. Это как раз то, что произошло с Настей. В этот момент очень важно заручиться поддержкой и никогда не находиться одной, особенно наедине с абьюзером.

– Существуют ли какие-то законодательные методы защиты? Поможет ли, например, охранный ордер?

– Конечно. И хотя законодательство варьируется от штата к штату, но охранный ордер устанавливает определённые ограничения, прописывается порядок коммуникации абьюзера и жертвы, особенно если есть совместные дети. Как раз одной из миссий организации Alina's Light является продвижение законодательства, которое позволит (по крайней мере в нашем штате, в Пенсильвании) кроме охранного ордера защищать жертву тем, что насильник будет носить электронный браслет, по которому можно отслеживать его местоположение. И если он приближается к жертве, у неё об этом сигнализирует приложение, а также идёт звонок в полицию. На данный момент такой закон действует в нескольких штатах, а в Пенсильвании неофициально действует в некоторых округах, и мы надеемся, что сможем продвинуть его в качестве законодательной нормы.

– Если бы Алексей не покончил с собой, что вы сказали бы ему?

– Очень сложный вопрос. Наверное, стоило бы спросить: как ты дошёл до такого, что ты никого не пожалел? Ни жену, ни детей, ни своих маму и папу. Можно искренне посочувствовать его родителям. Мы потеряли Настю, а они теперь живут с тем, что их сын – преступник и самоубийца...

– Не может ли ли этот случай стать демотивирующим для женщин? Мол, не пытайся уйти от абьюзера, будет хуже.

– Есть такое, что не все женщины могут противодействовать таким мужчинам. Женщины испытывают страх, физический страх. Но не надо бояться, идите к людям, они обязательно помогут. Девочки, берегите себя, берегитесь! Потому что жизнь одна. Надо себя беречь. Надо уходить от таких, как бы сильно ни надеялось, ни верилось, что всё наладится. Такие люди не лечатся, к сожалению. Если только тюрьма их исправит. Но вам от этого легче уже не станет.

Помочь семье Анастасии с судебными расходами:

gofund.me